Главная страница » Интервью » От охотоведения к таксидермии
Александр Корсаков

От охотоведения к таксидермии

От практического охотоведения до науки всего один шаг, а от науки до занятия таксидермией и того меньше. Сегодня гость рубрики нашего журнала — руководитель студии «Корсак» Александр Корсаков.

Почему вы стали охотником? Это было осознанное решение или случайный выбор?

Я вырос в семье охотников. Моя бабушка со стороны отца была охотником, тетя была охотником. Моя бабушка Варвара Александровна Корсакова была художником, писала картины, делала игрушки и очень любила животных и охоту. Вместе со своим мужем-­лесником она жила в лесничестве под подмос­ковной Черноголовкой, где у нее даже было свое стрельбище с машинками для запуска «тарелочек». Это было очень давно.

Моя тетя (сестра отца) тоже была страстной охотницей и на 6 лет подарила мне одноствольное ружье 16-го калибра французского производства. Я его помню до сих пор, поскольку это было мое первое ружье, бескурковое и без предохранителя. Свой первый охотничий билет юного охотника я получил в 14 лет, когда мы с родителями уже переехали жить в Вятку. А в 16 лет получил обычный охотничий билет и мог самостоятельно ходить на охоту.

В 1966–1967 годы все было просто. Мы выходили из дома с незачехленным ружьем, висевшем на плече, садились в троллейбус и ехали на охоту.

Экспонат росомахи

Ваши родители тоже были охотниками?

Мой отец был охотником, но не таким страстным, как его мама и сестра. Бабушка держала целую свору собак в Черноголовке для самых разных охот: шесть борзых, три гончих, множество спаниелей, лаек в помеси с волками, сеттеров, пойнтеров и других собак. Бабушка любила ходить на охоту с конкретной собакой: на дупеля — с пойнтером или сеттером, на утку — со спаниелем и т. д. Когда же из Черноголовки бабушка с моим папой и теткой переехали в подмосковное Пушкино, то такого количества собак у нас уже не было. Но место, где мы жили, было весьма глухое, и тетя любила охотиться на тяге вальдшнепа, просто выйдя и сидя на крыльце у дома.

Отец и тетя прошли всю Великую Отечественную вой­ну. Тетя, Нина Львовна Громбчевская, была вся изранена и имела множество правительственных наград. В питомнике «Звезда» она занималась воспитанием собак для медицинских упряжек и собак-­минеров. С этими упряжками сама выезжала на фронт и вывозила раненых, а когда часть собак погибала, то оставшиеся становились минерами-­подрывниками, а она возвращалась в питомник и готовила новых пятнадцать-­шестнадцать собак, чтобы выехать с ними опять на передовую и вывозить раненых солдат.

Препараты лося и волка

Насколько я знаю, ваш отец был не только охотником, но и ученым-­охотоведом?

Мои родители учились на охотоведов. Папа, Георгий Константинович Корсаков, закончил пушно-­меховой институт в Балашихе в 1939 году и ушел в армию, а демобилизовался только в 1945, уже после Победы, выписавшись из госпиталя. В 1946 году они познакомились с моей мамой и поженились.

Мама, Ирина Борисовна Иванова-­Корсакова, хотя и стала охотоведом, но не была охотником. Она занималась ондатрой и была одной из тех, кто выпускал этого зверька на озеро Балхаш. А отец завез ондатру в 1928 году на Соловецкие острова.

Отец работал в Москве в институте ВНИИО, который в 1959 году был переведен в Киров и стал называться ВНИИОЗ (Всероссийский научно-­исследовательский институт охотничьего хозяйства и звероводства им. проф. Б. М. Житкова — прим. ред.). Он был учеником П. А. Мантейфеля, который, будучи его научным руководителем, даже подарил отцу гладкоствольное ружье «Браунинг» после защиты диссертации.

Вы решили пойти по стопам родителей и тоже стать охотоведом?

Сначала я поступал на медицинский факультет, но не вышло. Тогда на сле­дую­щий год я уже подал документы на факультет охотоведения в Кировский сельскохозяйственный институт и был зачислен в 1968 году. Закончив его в 1973-м, сразу получил распределение в Москву в Институт охраны природы, где стал заниматься вопросами влияния ядохимикатов на хищных животных.

Черепа трофеев

То есть после окончания института вы стали заниматься наукой?

Так и есть. В то время в Западной Сибири было очень много сельхозполей, которые атаковали водяные крысы (водяные полевки), наносившие очень большой урон посевам. Их начали травить таким ядом, как глифтор, пропитывая зерно и посыпая им окраи­ны полей. Но это зерно, кроме того, что его ели крысы, еще клевали и птицы, а их, в свою очередь, съедали хищные птицы и звери. В составе экспедиции института я выехал под Новосибирск, где мы изучали влияние яда на разные виды хищников, вылавливая в день по 600 водяных крыс. Для этого трактор обкапывал поля траншеей, а мы устанавливали в нее специальные конусы. Крысы попадали в эти конусы и не могли выбраться, а мы их собирали. Я успел проработать в институте меньше года, поскольку, как только вернулся из экспедиции, тут же ушел на срочную службу в армию.

Препарат кабана

Сегодня таксидермия использует самые современные технологии и материалы, но в основе ее лежит большой труд мастера, его художественный вымысел и владение формой. Может быть, именно поэтому, при всем обилии таксидермических студий, охотники предпочитают отдавать свои трофеи конкретным мастерам

После службы в армии вам удалось вернуться в Институт охраны природы?

Нет. Я отслужил 1 год в Грузии и после демобилизации устроился лаборантом в Педагогический институт им. Ленина, где работал под руководством С. П. Наумова и Н. Н. Руковского. В течение 7 лет в Вологодской и Архангельской областях мы по 6 месяцев в году изучали мелких хищников. Я занимался изучением питания мелких куньих и других хищных зверей, вплоть до лисицы, чей рацион большей частью состоял из грызунов (мышей, полевок и других). В то время охотники были дисциплинированные и очень помогали нам. Моя корреспонденция по Вологодской области была просто огромной — мне отвечали на письма 800 охотников. Они готовили для нас тушки зверей, и мы потом ездили, собирали их и препарировали. Весь год мы занимались наблюде­ниями как за куньими, так и за медведями с лабазов. Зимой тропили зверей. За время работы у меня было около 20 научных публикаций, я собрал достаточно материала для написания диссертации.

-6

Как вдруг из ученого вы переквалифицировались в таксидермиста?

Совершенно неожиданно. Перед самой защитой диссертации, когда она была уже практически написана, мне предложили пойти работать помощником в Центральный совет Военно-охотничьего общества (ВОО) к В. Н. Щербакову, у которого в таксидермической студии появилась вакансия.

А до этого у вас был какой-­то таксидермический опыт?

Опыта у меня не было, если не считать изготовления тушек на практике в институте. Но Щербаков после собеседования пригласил меня к себе мастером. Конечно, кроме интереса, была и финансовая заинтересованность. Мы с молодой женой, с которой я познакомился, работая в пединституте, в это время жили в коммуналке. А здесь появилась возможность зарабатывать и даже накопить на квартиру.

Препараты быка и рябчика

Таксидермисты, наверное, зарабатывали тогда побольше, чем кандидаты наук в пединституте?

В пединституте у меня, как у лаборанта, была зарплата 92 руб­ля в месяц, и я дорос за время работы до 105 руб­лей. Если бы защитил диссертацию, то не стал бы сразу научным сотрудником и получал максимум 110 руб­лей в месяц. К примеру, у моего руководителя, который был старшим научным сотрудником, в это время была зарплата около 150 руб­лей.

В таксидермию пришел учеником на те же 90 руб­лей, но быстро все освоил, через полгода мне присвоили 6 разряд, и я стал зарабатывать 180 руб. Это была фиксированная зарплата. Но выдавали премиальные. Так, один раз мы сделали большую экспозицию с морскими зверями (сивучами, морскими котиками и моржами) для отправки в Японию, проработав несколько недель. За нее нам дали премию по 20 руб­лей каждому.

Работы было много? Ваша таксидермическая студия в ВОО была в Москве одна или существовали еще?

Была еще студия при МООиР (Московское общество охотников и рыболовов), работало по одному мастеру в зоомузее МГУ, биологическом музее имени К. А. Тимирязева и Дарвинском, но студий как таковых не существовало. Наша считалась самой большой. Пусть и в одном зале у нас работало семь мастеров.

Кормаков А. с трофеем архара

Архар — желанный трофей и прекрасный материал для таксидермии

Как долго вы трудились в Военно-­охотничьем обществе?

Шесть лет. Я пришел туда в 1980-м и проработал до 1986-го, потом ушел в Росохотрыболовсоюз, но через полгода вернулся назад в мастерскую. И, проработав в ней еще год, ушел в охотничий туризм.

Всегда интересно, как становятся таксидермистами. Ваш учитель В. Н. Щербаков был самоучка?

Нет. Он учился в малюсенькой мастерской Военно-­охотничьего общества, когда она располагалась на Третьяковской. В ней работали братья Мошатовы, и они же учили своих учеников. В то время учеба давалась тяжело. Как замечал Щербаков, никто не объяснял, что ты делал не так, а просто заставляли переделывать, пока у тебя не получалось. Он рассказывал: «Стружка, намотка, соберешь кабана, все зашьешь, закончишь… А мастер выходит, смотрит и говорит, что надо разбирать и делать по-­новому, причем, совершенно не объясняя, что не так, только время от времени делая короткие замечания, где подтянуть, а где прибавить».

Щербаков же нам показывал и объяснял, что и как делать, хотя и очень быстро. Приходилось все схватывать на лету.

Александр Корсаков с препаратом жирафа и козла

Когда вы начинали учиться таксидермии, как шла процедура изготовления чучела, например кабана?

Когда я пришел учиться, то уже ничего не мотали, а все делали из папье-­маше. Сначала старались, если была такая возможность, замерить всего зверя еще до снятия шкуры. Затем делали каркас и на него налепляли куски пенопласта. После этой процедуры обмазывали все глиной, стараясь придать окончательные формы тела зверя, вылепляя скульптуру животного.

После изготовления глиняной формы ее формовали гипсом. Когда он застывал, то полученная форма разрезалась для переноски, поскольку весила она очень много. Самые большие чучела, в изготовлении которых мне тогда приходилось участвовать, это чучела лося и моржа. И ту же половинку «лося» мы втроем еле-­еле могли перенести. Готовую форму устанавливали на стол и обклеивали папье-­маше. Потом ждали, пока это все высохнет, подрезали, исправляли и т. д. Очень сложная и тяжелая технология.

В 2000-х годах уже стали изготавливать формы с помощью строительной пены. Благодаря этому процесс стал куда проще.

Как ваша работа оказалась связана с туризмом?

Существовали такие кооперативы, как «Конкорд», НТЛ, «Хантинг-­сервис» и фирма «Балчуг», при которых создавалась таксидермическая мастерская для обслуживания иностранных клиентов-­охотников. И меня пригласили руководить ей в августе 1989 года. Располагалась она на территории ботанического сада МГУ. Я начал много путешествовать по стране и выезжать за рубеж, а в самом начале 90-х посетил США и попал на экскурсию в мастерскую таксидермиста Майка Бойса.

И какое у вас было впечатление от посещения его мастерской?

Тогда мы отставали от них лет на пятьдесят. Сейчас немного, конечно, нагнали, но все равно отстаем. Те технологии, которые они использовали тогда, мы начинаем использовать только сейчас, и то не все. Надо понимать, что в Америке это целая индустрия и на таксидермию работает масса организаций, которые изготавливают все — от инструментов до, например, той же соли. Конечно, от посещения этой мастерской я был просто в шоке, хотя ни поучиться, ни подсмотреть что-­то возможности никакой не дали: на момент нашего посещения все убрали и спрятали и никаких мастеров там не было.

Что стоило одно только изготовление «глаз» для чучел — они светились как настоящие. А у нас в это время только один пожилой мастер изготавливал «глаза». К сожалению, он не брал учеников и умер, так и не передав никому свое искусство. Сейчас у нас никто не делает хороших «глаз», мы все завозим, к примеру, из той же Беларуси, где из пластика делают очень хорошие «глаза».

Как сейчас обстоят дела с таксидермией в нашей стране? Ведь было время, когда она очень хорошо набирала обороты.

Собственно, главным тормозом для таксидермии у нас оказались карантин в связи с ковидной пандемией и введение санкций, которые значительно снизили возможности трофейных охотников ездить по России и всему миру. И трофеев они стали привозить значительно меньше. В связи с этим произошел значительный спад интереса к таксидермии и, как следствие, уменьшение заказов. Скажем, 5 лет назад на конец мая у нас было заказано изготовление чучел 70 глухарей, около 70 уток и штук 30 вальд­шнепов, то есть птиц 150–200. Весенних камчатских медведей было штук 20 и около 10 медведей из других регионов, примерно 10 чучел и ковров из бобров. Осенью мы делали 150 ковров из шкур медведей.

А в прошлом году мы за осень и зиму сделали не больше 15 ковров из разных диких животных. И сейчас у нас лежит всего около десятка шкур медведей. А из птиц только 10 глухарей, 10 тетеревов и на удивление штук 7 селезней уток.

Студия А. Корсакова

Слово «таксидермия» имеет две части, которые в переводе с древнегреческого означают: «таксис», то есть «приведение в порядок», и «дерма» — «шкура». И это не просто изготовление тушки животного, набитого ватой. Это способ создания реалистичных изображений (чучел) животных, основой при котором является их шкура

Больше приходится делать чучела наших российских животных или из Европы и Африки?

Когда в начале 2000-х начали привозить трофеи из Африки, они были такого плохого качества, что я отказался от их изготовления, отдавая предпочтение нашим российским животным. И упустил клиентуру, люди ушли в другие мастерские. Когда же наступил спад интереса к чучелам наших животных и стали привозить много трофеев из Австралии, Америки, Африки, Канады, Новой Зеландии, я потихоньку начал заниматься и ими.

Это случилось, когда вы уже трудились самостоятельно или еще во время работы в туризме?

Из туристической компании я ушел в 1996 году в таксидермическую мастерскую Военно-­охотничьего общества центральных органов Министерства обороны и проработал там около 6 лет. Потом открыл собственное ИП, и вот зарубежные трофеи пошли, наверное, именно в это время. Я стал делать трофеи под заказ и на продажу. Были моменты, когда, например, на первых охотничьих выставках на ВВЦ у меня скупали все выставленные экспонаты

Как вы считаете, какое будущее ждет нашу таксидермию? Есть ли оно у нее?

Конечно, таксидермические студии, которые выживут, будут работать. Особенно те, где смогут начать использовать более современные технологии, где научатся себя продвигать. Нас вряд ли остановят санкции, ведь большинство необходимых материалов мы уже не закупаем на Западе. Как я сказал, «глаза» мы привозим из Беларуси, отличные шпатлевки делают в Питере, и они почти в три раза дешевле импортных. При таком низком спросе цены поднимать на заказы нет никакого смысла.

Рога лося

Поделиться

Другие интервью